Мы теряем 80% своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.
Вчера полностью слушал аудиокнигу, раньше знакомую мне лишь фрагментарно. Среди многих чудесных мест наткнулся на то, что точно отразило мои недавние размышления по поводу английского Рысятника и моего места в нём.
Поддерживать смогу, общаться так же активно — уже нет. Исчезает литературная составляющая. До тех пор, во всяком случае, пока не научусь так же точно передавать все тонкие нюансы смысла подбором именно тех, нужных слов, ритма и интонаций. А для этого нужно чувствовать язык лучше чем 999‰ владеющих им с детства. Шутить, иронизировать на языке куда сложнее, чем просто изъясняться на нём.
И одновременно по поводу того, что случилось с Дёрти (да и всем рунетом в целом) за годы его существования. Да и вообще. Много смыслов.
Сергей Довлатов — «Заповедник» (1977–1983)
— Ещё раз говорю, не поеду. — Объясни, почему? — Тут нечего объяснять... Мой язык, мой народ, моя безумная страна... Представь себе, я люблю даже милиционеров. — Любовь — это свобода. Пока открыты двери — всё нормально. Но если двери заперты снаружи — это тюрьма... — Но ведь сейчас отпускают. — И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам... Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, берёзы? — Берёзы меня совершенно не волнуют. — Так что же? — Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.